Смена представителя России в ЕСПЧ: реплика главного редактора журнала «Бюллетень Европейского Суда по правам человека» Юрия Берестнева

Генпрокурор Игорь Краснов обратился к Президенту России с просьбой передать Генпрокуратуре от Минюста полномочия по представлению интересов России в Европейском Суде и других международных судах и арбитражах, и получил резолюцию «Согласен». Без сомнения, это попытка увеличить «административный» вес Генпрокуратуры, который сокращался при предыдущем её руководстве. Видимо, заманчиво дополнить полномочия по общему надзору возможностью «поучаствовать» в самых разных историях с позиции представителя интересов государства на международном уровне. Да и о бюджете, а он весьма значителен, на осуществление этих функций забывать не стоит.

По мнению Юрия Берестнева, непосредственно на заявителях в ЕСПЧ эта смена представителя оппонента, возможно, скажется в следующих аспектах: во-первых, можно ожидать сокращения применения практики заключения мировых соглашений и направления односторонних деклараций – этот механизм минимизации проблем со Страсбургом активно продвигал Минюст, но слабо верится, что прокурорско-следственный бэкграунд новых ответственных за процесс будет способствовать продолжению этой практики. Да и в целом, можно ожидать ужесточения позиции властей: ну, не склонны в отличие от Минюста наши прокуроры к компромиссам с заявителями. Кстати, ссылки на «практику других стран» – легкое лукавство. Роль и функции российской прокуратуры существенно отличаются от положения в большинстве европейских стран. Например, в целом ряде стран прокуратура представляет собой единое целое с органом исполнительной власти – министерством юстиции, а функция общего надзора давно подвергается критике и т.д.

Во-вторых, в 2007 году передача соответствующих организационных функций из ГПУ Президента в Минюст (где, кстати, вопрос тогдашним министром В.В. Устиновым был поручен именно выходцам из прокурорской среды) привела к тому, что более полугода в работе с делами царил полный хаос – на ряд коммуникаций власти просто ничего не ответили, и Суд выносил постановления, основываясь лишь на информации, представленной заявителями. При этом в 2007 году количество коммуницированных дел исчислялось сотнями (а не тысячами, как сейчас), да и в Комитете Министров СЕ на контроле было всего несколько постановлений. Кстати, работой с КМСЕ по этому вопросу занимается не МИД, а сам Минюст, который имеет целое официальное представительство в Страсбурге из нескольких человек. И если включить представителей органа исполнительной власти – Минюста – в структуру диппредставительства не представляет из себя юридической сложности, то в отношении прокуратуры это будет бюрократическая головоломка. Впрочем, не непреодолимая. Но время, время, а конвейер страсбургских дел никто не остановит. Так что отдельным заявителям повезет: у них может не оказаться надлежащего процессуального оппонента. Через какое-то время, 6–9 месяцев, ситуация, нормализуется, но переходный период будет весьма увлекательным.

Не стоит забывать и то, что за исключением буквально нескольких десятков «резонансных» дел, большая часть страсбургских жалоб – это рутина, которая требует от представителей властей конструктивного межведомственного взаимодействия для формирования позиции, которую потом придется защищать в Суде. С этой точки зрения Минюст – более «комфортный» партнер для других госструктур, поскольку он не осуществляет в их отношении контрольно-надзорных функций. С прокурорскими работниками возможности «для маневра и выражения позиции» существенно более ограничены.

Юрий Берестнев